В защиту фильма "Ширли-мырли", который всё предсказал
Недавно мы с вами пришли к интересному итогу - почти все старые фильмы, засмотренные, в хорошем смысле, до дыр, открываются с позиций сегодняшнего дня совершенно неожиданным образом. В связи с этим хочу заступиться за фильм Владимира Меньшова "Ширли-мырли", к которому по сей день многие относятся - скажу аккуратно - неоднозначно.
Я упомянула его в самом начале публикации "А вы помните, что было после того, как Меньшов бросил на пол конверт с фильмом "Сволочи". И тут же получила в комментариях эту самую развернутую неоднозначность.
Так вот что я скажу вам, друзья мои. Когда пересматривала фильм внимательнейшим образом, а не между делом, а потом увидела дату съемок и премьеры, то была просто сражена.
1995 год. Наш кинематограф в полном ауте. Мы в плену видаков и видеосалонов, где напрокат можно взять любую копию любого шедевра и полного барахла.
Накануне, в конце 1994-го, наконец, до кого-то во власти начинает доходить, что национализм поднял голову не только в бывших республиках, но и на собственной территории, и страна вот-вот начнет расползаться по внутренним национальным квартирам.
В декабре поиски спасительных путей заканчиваются отчаянным штурмом Грозного - самым ужасным образом начинается первая чеченская.
Голову поднять, несмотря на широко объявленную гласность и свободу слова, не могут журналисты. Издания, которые акционировались тяп-ляп, не понимая тонкостей процесса, повторили судьбу ваучеров, ибо акции ушли в мгновенно в руки олигархов, которые не могли выиграть свою безудержную борьбу за власть без ручных СМИ. Цензура действует разными методами, благо, разбираться и искать виновных никто не собирается. Многое шито-крыто до сих пор. И наступает октябрь Димы Холодова в1994-м. И март Влада Листьева в 1995-м.
Семибанкирщина люто готовит массы к выборам 1996-го года. Надо любой ценой сохранить полубеспамятного, легко управляемого почти что Байдена своего времени - только куда менее опытного и сведущего в политических интригах Ельцина.
И тот, кто хоть как-то хочет достучаться до народного сознания, должен включить Эзопов язык, который мы, вроде, должны были забыть примерно в 1989-м и прятать то, что должен и может сказать, в пестрой окрошке дурацких анекдотов и фантасмагорических образов.
Именно это, на мой запоздалый взгляд, и проделал в 1995 году Владимир Меньшов.
Сами-то как думаете - я обращаюсь к тем, кто помнит это время - накануне выборов 1996 года такое в фильме для широкой публики легко было сказать?
- Вы не первый, кто прерывает мой путь в Государственную Думу. Меня уже и с моста сбрасывали с мешком на голове, и авиакатастрофы устраивали, когда мы по Мексике кочевали. А уж автомобильные аварии мне через день устраивают.
- Позволите позвонить? На радиостанцию "Свобода", "Голос Америки", "Немецкая волна"...
Но куда интереснее с позиций сегодняшнего дня - дискуссия трех единоутробных братьев по национальному вопросу. Вот где настоящее предупреждение! И призыв опомниться, пока не поздно.
- Я отказываюсь от любых переговоров, пока вы не прекратите дискриминацию граждан цыганской национальности.
- Да кому они на хрен нужны твои цыгане?
- Вот он - великодержавный шовинизм в действии. Забыли, кто Куликовскую битву для вас выиграл.
- Неужто цыгане?
- А этот вообще ненависти к нам своей не скрывает. Проводит пропаганду антицыганскую среди американского населения.
- А за что вас любить-то? Что вы вообще за нация такая?
- Где ваши корни? - спрашивает Шниперсон у цыгана.
А тот парирует:
- Ну, конечно, только вы богоизбранный народ.
- ... остальные все недочеловеки. Гои.
Я понимаю, почему эти реплики вложены в уста цыгана. Максимально безопасный вариант на тот момент.
Колоду народов и национальностей в этом эпизоде можно тусовать как угодно. Не обязательно оценки звучат в адрес тех, чью пятую графу называют братья.
Заметьте - не случайное сборище неизвестно кого. Здесь все - братья. Люди от одного корня. Одной крови.
- Кстати, насчет гоев, - тут же откликается русский Кроликов на гнев цыгана. - Это вы, евреи, действительно, загнули. Сами-то что - лучше?
- Ну что ты, братишка, - говорит ему цыган. - Они не лучшие. Они - единственные. А все остальные должны им прислуживать.
Мы с вами уже знаем, кто объявил себя единственным, исключительным, в сегодняшнем мире. И кто ему вынужден прислуживать. И гои здесь совершенно ни при чем.
Но в этом месте неожиданно меня снова пронзила главная мысль - о том, что все мы, беленькие, черненькие. серо-буро-малиновые, в конечном счете, члены одной большой семьи. Братья. Это то, что пытался уже тогда донести до всех "восставших" не без чужой руки окраин и собственных бузотеров автор.
В этом эпизоде мне об этом сказал ... арбуз, который без конца появлялся в кадре.
Я вспомнила впечатляющий костюм на Венецианском карнавале, который увидела однажды и запомнила на всю жизнь. Плотную шумную толпу порой бессмысленных дурацких масок уверенно раздвигали решительно идущие затылок в затылок друг другу арбузные ломти разных размеров. От самого большого до крошечного.
А все вместе, сложись они обратно - крепкая семья.
Дальше братья разбираются с национальной принадлежностью Христа. Спор кончается ударом кулака по столу, исполненным русским Кроликовым:
- Папа у него голубь!
И включаются шумные феерические танцы на столе. Чтоб народ мог остыть и осмыслить посыл, примиряющий разные народы, выбравшие одну веру.
А что поют резвые представительницы разных стран и социальных групп? Тетя братьев (Инна Чурикова) лишь начинает "Шарабан":
Продам я книжки, продам тетради,
Пойду в артистки я смеха ради.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
А продолжает жена американского посла. И выбран для нее такой куплет:
Прощайте, други, я уезжаю.
Кому должна я, я всем прощаю,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Братья тем временем перешли на спор о культуре.
- Куда не глянешь - отовсюду "Цыганочка" прет, - кричит брату Изя.
- Не "Цыганочка", а ваши "Семь сорок", - парирует тот.
- Всё евреи захватили,- возмущается Кроликов. - И влияют на гоев.
- Что вы за нация такая, если вас так легко захватить? - отвечает Изя. - Работать надо, а не водку целыми днями глушить.
- Русофоб!!! - кричит ему ... цыган.
Идет практически малопереводимая на этом ресурсе игра слов, обозначающая не очень приличные названия народов.
Но вот ведь что интересно - и это тоже оставалось для меня загадкой долгие годы - один из братьев внезапно запевает песню вообще не из оперы, дошедшей почти до мордобития, которую мы долго наблюдали:
- Прощайте, скалистые горы.
- На подвиг Отчизна зовет, - мгновенно, не задумываясь ни на секунду, подхватывает ее цыган.
И все они самозабвенно на три голоса, со знанием слов и дела, поют:
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход.
А волны и стонут, и плачут,
И плещут на борт корабля.
Растаял в далеком тумане Рыбачий -
Родимая наша земля.
И медведь в кадре присутствует, кстати.
Две последние строчки они красиво, тепло, душевно повторяют на три голоса несколько раз.
Рыбачий - получается, их общая родимая земля?
А если я вам напомню, что в 1995 году вообще никто не вспоминал такие песни. Она же патриотическая! Про Родину, которую надо защищать. Про военных, забытых и брошенных повсюду.
- Вот так! - кричит Изя, пока два других брата увлеченно продолжают петь. - Я обязательно напишу кантату для трех голосов и симфонического оркестра. И мы исполним ее в Карнеги-холл!
Для нас это место сегодня - почти как Рейхстаг в сорок пятом.
Когда дискуссия на актуальную тему возобновляется, один из братьев говорит:
- Хреновина, конечно, все эти национальности. От человека всё зависит.
Но входит такой персонаж.
И братья так толерантненько замечают, что хоть они и не расисты, но есть все-таки какой-то дискомфорт. Однако судьба уготовит им встречу с четвертым братишкой на борту самолета, где вся страна - а в лице многонациональной семьи плюс все народы мира - летят на Канарские острова.
И в салон выйдет темнокожий Кроликоу. И это будет не последний сюрприз, потому что одна из двоюродных бабушек согрешила еще и с китайцем.
А какая песня звучит для всей этой сборной солянки, когда корабль поднимается высоко над мерцающей вдалеке беззащитной голубой планетой Земля?